Каким образом старухам удалось узнать почти все о «шпионе», оставалось загадкой и еще раз предостерегало Поспелова, что это глухое место имеет повсюду глаза и уши и не следует расслабляться даже у себя дома.

По собственной инициативе Ромул отправилась в Шорегу и провела некоторые разведмероприятия. Деревня имела вид не совсем привычный – около десятка домов стоят кучкой, – остальные же разбросаны хуторами по окрестностям. В одном из них и жила Демьяниха, бывшая колхозная бухгалтерша. Нелюбовь к ней местных жителей можно было объяснить просто ревностью, из-за которой и плели всякую небывальщину. Из ревности же и участковому милиционеру сообщили про сожителя.

Думая, что он беглый заключенный, участковый засады устраивал, внезапно среди ночи появлялся в хуторе, нанимал старух последить за домом Демьянихи и ему сообщить, когда незнакомец появится. Все бесполезно. «Шпион» исчезал, как призрак, а сама хозяйка хуторка будто бы разводила руками и клялась, что живет в одиночестве и поблизости ни одной мужской души не замечала. Участковый отступился, решив, что бабкам уже чудится.

Целый день Ромул проводила профилактический осмотр и рассчитала так, чтобы остановиться на ночевку в хуторке, соседствующем с Демьянихой. Агенту было всего двадцать восемь лет, однако по причине отсутствия в этих местах полнокровного мужского населения молодая женщина безбоязненно разъезжала по лесам на «Ниве» с красным крестиком. Ночью она хотела пробраться на хутор к Демьянихе и разведать обстановку, однако хуторянка, прослышав о фельдшерице, явилась сама, причем с подарками в виде туеса меда и домашнего масла. И стала зазывать Ромула к себе, доверительно сообщив, что у нее проблемы по женской части. Демьяниха оказалась довольно моложавой особой, подвижной, словоохотливой и с претензией на сельскую интеллигентку. Дескать, что тебе тут у старухи ночевать, к тому же полуглухой?

Поломавшись для приличия, Ромул согласилась – удача была редкая. Дом у Демьянихи был с каменным низом, просторный и добротный, во дворе мотался цепной пес, исходивший злобой.

И в самом доме обстановка была соответствующей – полугородской быт, чистота, старомодные белые чехлы на спинках стульев, вышитые занавески, салфеточки – жилище старой девы. Однако в первую же минуту Ромул обнаружила знак присутствия мужчины в доме – возле умывальника лежал помазок со свежими остатками мыла.

Несмотря на веселость, Демьяниха показалась чем-то сильно обеспокоенной, особенно когда вошли в дом и уселись пить чай. Болтая доверительно о женских делах, она иногда к чему-то прислушивалась, часто и по пустякам убегала на кухню и постепенно завела такой разговор, словно прощупывала фельдшерицу на предмет ее профессиональных способностей, материального достатка, взаимоотношений с мужчинами и умении держать язык за зубами. Создавалось впечатление, будто хуторянка настойчиво пытается сделать из незнакомой молодой женщины свою подружку.

Наконец ближе к полуночи Демьяниха осмелилась и сообщила, что в доме находится ее племянник Миша, которого тяжело ранили какие-то бандиты и вообще пообещали убить и спалить дом, если только он заявит в милицию. Они тут же спустились в полуподвальный каменный этаж, где в небольшой комнате лежал раненый. Пуля попала ему в боковую сторону левого бедра, пробила мягкие ткани и застряла в правом.

Сквозная рана левого выглядела неплохо, но в правом начиналось сильное загноение, опухоль и краснота. Как объяснила Демьяниха, несчастье произошло четыре дня назад, она сама делала перевязку и пыталась выдавить пулю, сидящую возле тазобедренной кости. Похоже, тогда и внесла инфекцию. Корнцанга, специального инструмента для извлечения пуль, в сумке Ромула конечно же не оказалось. Пришлось доставать обыкновенным пинцетом, предварительно расширив рану. Разумеется, все под местным наркозом. Демьяниха оказалась хорошим ассистентом во время операции, которая длилась вместе с чисткой и обработкой ран около двух часов. Раненый попросил оставить ему пулю на память, и Ромул пообещала, однако вколола ему морфий, усыпила и не выполнила обещания.

Теперь эта пуля лежала на ладони Поспелова. Без всякой экспертизы можно было определить, что выпущена она из американской армейской винтовки М-16. Вместе с пулей лежала микрокассета с пленкой: Ромул сделала несколько фотоснимков раненого «племянника» Миши и «тетки» Демьянихи.

Где и за что Миша нарвался на пулю, оставалось загадкой, разгадать которую и предстояло теперь Ромулу, подрядившейся тайно лечить раненого до полного выздоровления. Сильно смущал вид оружия, весьма редко попадавший в руки бандитов. Поспелов вернулся со встречи с агентом уже под утро и застал Татьяну не в ночной сорочке, а в легком бронежилете и с автоматом в руках. «Жена» храбрилась, пыталась даже смеяться, но вид при этом был напуганный и крайне возбужденный. По ее рассказу, ровно в двенадцать ночи на улице послышался душераздирающий визг, вой, жуткие стоны и мольбы. Татьяна выглянула в окно, потушив лампу, и увидела, что клеверное поле охвачено зеленым сиянием, а по нему бредут скелеты в полуистлевших шинелях и полушубках, в немецких касках и шапках-ушанках, с автоматами и ржавыми трехлинейками. Они шли и кричали на разных языках: просили схоронить их останки в земле, проявить гуманность, избавить их от вечного блуждания и дать покой хоть на том свете. Татьяна вооружилась и, запершись в доме на все засовы, сделанные еще Ворожцовым, не отвечала. Тогда началась страшная стрельба! «Жена» отчетливо видела, как скелеты бьют очередями от живота, стреляют прицельно из винтовок по окнам и стенам дома, но почему-то не вылетело ни одного стекла. Зато треска и грохота было как на войне. После огневого налета скелеты стали опять повторять свои просьбы о милости и грозить, что не дадут спокойно жить, если живые не похоронят мертвых. Потом они развели костры и стали варить пищу в котелках, причем все вместе: русские и немцы.

Сидели группами, ели, пили и снова стреляли. Шабаш этот продолжался до половины четвертого утра, примерно до третьих петухов. Затем солдаты потушили костры, разобрали оружие из пирамид и ушли в сторону Долины Смерти.

Поспелов ощупал лоб Татьяны – температуры не было. Он попытался отвлечь ее, развеселить, но «жена» неожиданно сломалась, бросилась ему на грудь и заплакала, бормоча, что больше никогда не останется на ферме одна.

Кто-то хотел запугать новопоселенцев, причем способом весьма дорогим и оригинальным. Послать ряженую толпу да еще с оружием, чуть ли не четыре часа разыгрывать перед домом спектакль – удовольствие не дешевое. Поспелов тут же осмотрел стены дома – ни одной пулевой пробоины! Значит, стреляли холостыми.

В «Бермудском треугольнике» начинало пахнуть порохом…

Но странное дело: на клеверном поле не нашлось ни единого следа от толпы скелетов! Ни кострищ, ни остатков одежды – Татьяна рассказывала, будто шинели рассыпались на глазах, – ни одной стреляной гильзы! Тогда Поспелов бросился в потаенную комнату, куда выходил пульт управления охранной сигнализацией.

Обзорная видеокамера в эту ночь включалась дважды – когда Георгий уезжал на встречу с Ромулом и когда возвращался назад. Иных движущихся предметов ни на дороге, ни на подступах к дому, в том числе и на клеверном поле, отмечено не было. Камера срабатывала, даже когда сильный ветер раскачивал куст…

Похоже, у Татьяны сдавали нервы. И это после месяца жизни на ферме. Если так пойдет дальше, придется сворачивать операцию и «продавать» ферму другому «фермеру» или каким-то образом «разводиться» с Татьяной и «жениться» на другой. К примеру, на агенте по кличке Ромул, которая хладнокровно, чуть ли не с помощью кухонного ножа делает довольно сложные операции и не боится одиночества.

Он не стал усугублять ситуацию, и словом не обмолвившись о профессиональных качествах младшего опера, наоборот, успокоил, приласкал, напоил чуть ли не насильно валерьянкой, унес на руках в спальню и уложил в постель. И сам заснул рядом, забыв о хозяйстве и непроявленной микропленке, полученной от Ромула.